Случившееся сегодня предчувствовалось им. Давно пораженный болезнью, он научился предсказывать ее худшее проявление загодя, почитая за глупость отмахиваться от невидимых чужому глазу предзнаменований. Он чувствовал в себе это острое, болезненно возбуждение. Это ожидание неизбежности. Так волна, разозленная безразличием скал, собирается с силами, чтобы вновь испытать на прочность своего извечного соперника.
Неизбежность следовало за ним повсюду. Он слышал ее в тихом, вороватом писке крыс, в прохладном касании опускающихся на город сумерек, в завлекающем прохожих крике лавочника, всегда неуместном и всегда слишком громком. Он носил ее метку в себе – большие, голубые глаза его, смотревшие тяжело и пристально, были исполнены того странного выражения, что так пугало обывателей, заставляя поминать святые тексты, а знающих с первого взгляда определять падучую болезнь.
Он ждал, когда душевный нарыв, зреющий где-то внутри его тела, лопнет, проливаясь зеленой, вонючей и невидимой остальным жижей, сжимая тело в агонии и приводя с собой пугающую тьму. Он готовился к нему как мог, страшась подсмотренной однажды сцены, когда застигнутый болезнью врасплох в темной, безлюдной подворотне, взрослый, крепкий на вид мужчина прикусив язык, скончался на руках своей испуганно рыдающей дочурки. Так бессмысленно и ужасно, несмотря на все пережитые им беды и весьма туманные перспективы, Алек уходить не желал.
Но он не мог оставить работу, ведь иначе он точно также окажется за гранью жизни, пускай и по другой причине. И потому сегодня он, обычно незаметный, предпочитающий передвигаться по боковым переулкам и параллельным, менее людным, улочкам, вышел на один из самых оживленных проспектов столицы. Снующий туда-сюда с поручениями и посылками, он тешил себя надеждой, что если его прихватит прямо здесь, среди этой толпы найдется неравнодушное сердце. В конце концов, кому как не ему знать, что мир не обходится без добрых людей.
И быть может, согреваясь этой надеждой, возбужденное сознание его, наконец, успокоилось, перестав терзаться. Мальчишка даже улыбнулся, поймав глазами солнечного зайчика, отразившегося от латунной дверной ручки, натертой до блеска руками покупателей. Обрадованный захватившему его умиротворению, подаренному этим теплым светом, он уже замечал того, что тело его теряет равновесие, а из груди рвется протяжный, странный звук.

Отредактировано Алек Балоун (2014-02-18 08:53:44)

Он никогда не мог определить сколько времени был бессознания. Порой казалось, что это длилось секунды – он словно моргал, потом вдруг находя себя на полу. А иногда он думал, что проходили года. Он «просыпался» и обнаруживал себя постаревшим, находил в волосах поседевшие прядки и чувствовал сетку морщин, стягивающих лицо. Сегодня было также. Стоило ему засмотреться на обманчиво-ласковый отблеск света, как время потеряло над ним власть. И лишь одна, совсем незначительная деталь отличала сегодняшнюю беду от всех предыдущих. Когда к телу его, переставшему уже иступленной мухой биться в сетях невидимой паутины, вернулось с протяжным вздохом сознание, Алек, еще не открывший глаза, но ощущающий под собой неудобные камни мостовой, был уверен, что увидит небо.
Однако, когда веки его, дрогнув, поднялись, вместо огромного, завораживающего своей безразличной торжественностью великолепия он увидел то, на что ему было действительно трудно смотреть. На него надвигалась и окружала безликая и плотная масса, по серой, бесформенной туше которой, катались туда-сюда и сталкивались гранями кубики. И непрекращающееся движение и столкновение их рождало уродливое и условное подобие раскрытого рта или сложенных в молитве человеческих рук.
Не в силах выносить открывшуюся глазам картину, Алек задрожал и вжался во что-то твердое и одновременно мягкое, что поддерживало его со спины. Не без труда повернув голову, надеясь обрести защиту для мечущегося в ужасе разума, мальчик, разглядев свою опору, лишь распахнул рот в беззвучном крике. Посреди кубической тучи возвышалась бронзовая маска, острые грани лица которой смотрели на него строго и осуждающе.
До сего момента державшийся достойно мальчик, не выдержав, наконец, заплакал, чувствуя как по брюкам растекается мокрое пятно:
- Я не виноват. Я не виноватяневиноватяневиноватяневиноват…

Отредактировано Алек Балоун (2014-02-18 18:34:17)

- Яневиноватяневиноватяневиноват… - повторял и повторял, точно охранную молитву, мальчишка, все сильнее захлебываясь рыданиями и все ощутимей дрожа от обуявшего его ужаса. Он не мог понять происходящего и желал лишь, чтобы кошмар его закончился, едва ли не впервые умоляя об избавлении через смерть и страшась того, что она уже наступила.
Когда же маска над ним раскрыла рот - он готов был клясться, что слышит, как скрипят ее сочленения - и из черного нутра ее раздался оглушающий сознание, видимый крик, Алек вдруг затих. Крепко зажмурившись, дернувшись всем телом, точно безрукая и безногая морская тварь, он откатился от бронзовой личины и прижался лбом к холодным камням мостовой. Только они, впивающиеся в кожу, ранящие ее, давали ему такую же безумную как мир вокруг, надежду на то, что связь с жизнью и реальностью для него еще не потеряна. В этом слепом уповании, он принялся осторожно, словно боясь обидеть или прогневить, прикасаться пальцами к старым камням, прослеживая каждую выбоину и трещину. И лишь тогда, когда среди нездешнего треска и громыхания, он смог различить беззаботное чириканье королевского воробья, Алек позволил себе открыть глаза.
Он вернулся.  Мальчишка притянул к лицу измазанные в грязи мостовой ладони и, закрывшись ими, вновь заплакал, на этот раз от радости и облегчения. Всего лишь сон, очередной, пусть страшный, всего лишь сон. Но придавался охватившему его счастью Алек не долго. Вместе с реальностью к нему вернулся и его долг. Он должен был встать, не слушая глупое тело, шептавшее о сне, и продолжить делать свою работу. Мальчик попытался подняться. Он знал, что если не выполнит поручение сейчас, то ему снова придется спускаться в канализацию, рыться в дерьме и помоях или убивать крыс. Он должен был встать. Но глупое тело его не желало слушаться хозяина. Конечности лишь подгибались и дрожали, а глаза так и норовили закрыться.
- Вставай. Сейчас же вставай, ящерица! Ты должен, - шептал мальчишка себе, упрямо поджимая губы и протирая ладонью слипающиеся глаза.

Отредактировано Алек Балоун (2014-02-19 17:47:10)

Алеку не очень понравилось болтаться в чьих-то руках переваренной серконcкой лапшой, но сопротивляющееся тело выбора не оставляло. И потому он счел уместным, надежно упрятав недовольство, поблагодарить  своего спасителя. В конце концов, этот человек не виноват в его бедах, он вообще не обязан был тратить время на помощь какому-то беспризорнику, но он тратил и, судя по раздавшимся из-за спины словам, собирался потратить еще. Что, откровенно говоря, Алека, не понаслышке знающего, что люди по сути своей не злы и, пусть не всегда, но способны на сострадание и бескорыстную помощь ближнему, удивило.
-Доброго вам дня, господин… - члены его отказывались двигаться не только в общем, но в и частностях, почему он предпочел просто отклонить голову назад. За что и поплатился, пребольно ударившись темечком об острый край подбородка маски. – Смотритель.
Мальчик судорожно вздохнул, так вот откуда в его кошмар пришла бронзовая кричащая личина. Впрочем, сейчас он опасался не столько своих видений, сколько вещей куда более реальных, но от того, к сожалению, ничуть не менее страшных. Ему уже доводилось сталкиваться со служителями и защитниками Семи запретов и с их долгом, обязывающим заботиться о бедных и больных. Долгом, который каждый из этих людей, чьи лица прятались за масками, что делали их практически неотличимыми друг от друга, трактовал по-своему. И не всегда понятие «забота» отдельно взятого смотрителя, совпадало с аналогичным понятием тех, кого он собирался облагодетельствовать. Особенно сильно это различие наблюдалось в отношении работных домов.
- Мне искренне жаль, что я оторвал вас от ваших дел, - смущенно улыбнувшись, просипел, в попытке говорить чуть громче, чем обычно, Алек. Ему немыслимо сильно хотелось вцепиться пальцами в пуговицы своей курточки, как делал он всякий раз, когда волновался, но мышцы не слушались и он был благодарен им за это невольное сокрытие его растерянности. – Но я солгу, если не скажу, что ваша помощь стала наилучшим выходом из сложившейся для меня неблагоприятно ситуации. Я вам несказанно благодарен, господин смотритель. И, боюсь, не смогу вас отпустить, пока вы не скажете мне, чем я смогу вас отблагодарить.

Отредактировано Алек Балоун (2014-02-21 09:25:30)

- Алек Балоун, смотритель Этвуд. На улицах известен как Ящерка, - последнее мальчик совсем не собирался говорить, уж точно не смотрителю, но брошенный украдкой взгляд на сидящего рядом человека, изменил намерения. А ведь он просто хотел выглядеть вежливым. Путанные, тяжелые речи его, изобилующие сложными словами, почерпнутыми из книг в музыкальном поместье благородной леди, были призваны сбить с толку, заставить подумать, что скромная, запачканная и залатанная одежда всего лишь часть какого-то детского маскарада, который закончится в теплом, уютном доме, полном огней. Но вместо привычных недомолвок, он вдруг сказал правду. Ему показалось, что риск этот оправдан. – Я сказал вам это на тот случай, если вам вдруг понадобиться меня найти. Неважно зачем. Люди в бедных кварталах знают меня. Они боятся меня из-за болезни, приступ которой вы имели несчастье наблюдать сегодня, но если вы попросите, они обязательно разыщут и сообщат мне, что вы меня ищите. И хоть вы, видя меня сейчас, должно быть уверенны, что раз мое тело слабо, я также бесполезен, со всей ответственностью скажу, что это далеко не так.
Чуть отодвинувшись, заметив, что штаны его намокли, и, рассуждая, что запах может вызвать у его неожиданного собеседника отвращение, Алек тяжело откинулся на спинку скамейки, подставляя лицо солнечным лучам и, наконец, позволяя себе увидеть небо. Даже все городские фабрики и заводы не смогли испортить его первозданный цвет. Голубая лазурь небесного океана. Как бы ему хотелось подняться к его вершинам.
- Переодически, с-с-смотритель, все зависит от того, сколько я сплю, как питаюсь и тяжела ли работа, - Алек с трудом подавил рвущийся наружу зевок. Сейчас, когда все ужасы были позади, а сидевший рядом человек не воспринимался как угроза вовсе, организм брал свое. Мальчик хотел спать, но он упрямо заставил себя встряхнуться. – Вы должны меня извинить, смотритель Этвуд, но я вынужден вас оставить. Вдова Кингзман, что живет в небольшом доме с чудесным розовым цветником в конце Брэмбли-стрит, выдает замуж свою единственную дочь. Свадьба состоится через шесть месяцев и мне поручено доставить адресатам приглашения на это знаменательное событие.

Отредактировано Алек Балоун (2014-02-21 09:25:55)

- Но тогда вдова не заплатит мне, - едва слышно и с явной укоризной пробурчал себе под нос Алек, опять украдкой бросая быстрый взгляд на смотрителя.  Ему действительно нужно поспать, его тело едва двигается, это верно. Вот только кто потом накормит это тело, кто даст ему монеты, чтобы оно смогло укрыться от ветра и холода. Ответа у паренька не было. Как не было его, наверняка, и у смотрителя. Впрочем, он даже не желал думать о том, чтобы спросить об этом напрямую. Только не у служителя Аббатства. – Что вы, смотритель Этвуд, я не могу принять вашу помощь. Вы итак были слишком добры. Боюсь, мой долг перед вами и без того слишком велик, чтобы я смел просить еще о чем-то.
Закончив свою маленькую, но пламенную и искреннюю, речь, он опять откинулся на скамейку и прикрыл глаза, позволяя себя расслабить на пару минут и дожидаясь, когда смотритель уйдет. Он уже смирился, что его назовут глупцом, а, быть может, и гордецом. Пусть лучше так, чем, если этот смотритель решит, что он не может позаботиться о себе сам. Пускай он добр, пускай с ним не чувствуешь того странного напряжения, какое чувствует каждый, находящийся рядом с людьми обличенными властью над его судьбой, но это совсем не означает, что он не поведет его в приют для бедняков. В конце концов, немалое количество людей искренне верило в то, что в этих заведениях  оказывается вся возможная помощь немощным и неимущим.
- Мне стыдно вас задерживать, смотритель Этвуд, - сказал он через некоторое время, не услышав шороха одежды и звука удаляющихся шагов. – Я боюсь показаться дерзким, но меня не надо опекать. Приступы случались и раньше, они будут повторяться вновь. Болезнь моя неизлечима, так говорил мне доктор.