Может ли Бездна смеяться? Навряд ли. Однако именно так оно и было. Смех, казалось, исходил отовсюду. Смеялись звезды, смеялся туман, и от этого звука дрожали иллюзорные стены комнаты Брэндона Кармайна. Сам он, напуганный и одинокий, по мнению Чужого, выглядел весьма забавно, и тем интереснее черноглазому было играть.
Не было никаких особых фокусов. Ничего из того, о чем правдиво, надо отдать им должное, предупреждали смотрители. Худощавая фигура возникла прямо рядом с Кармайном, и теперь Чужой ждал, когда этот напуганный ребенок, коим в сущности и был интересующий его человек, откроет глаза.
- Ты не пьян, Брэндон, - сказал Чужой, и в голосе его звучали почти отеческие нотки и почти мальчишеское озорство. - Ведь ты хорошо помнишь, что было накануне?
Сколько бы ни обманывал себя Брэндон, этой встречи ему вряд ли удалось избежать. Слишком ревностно он хотел соответствовать требованиям злобного старика, как мушка в янтаре, накрепко увязшего в собственном ханжестве. Слишком сильно пытался скрыть собственную суть, которая по мнению черноглазого была не так уж плоха. Слишком отчаянно боялся искушения, которому так легко поддаться.
- Помнишь, - сказал Чужой все так же тихо, и этот мягкий шепот гулким эхом отразился от драпированных шелком стен. Звезды, начав вращаться, превратились в единое, белесое смазанное нечто, будто сумасшедший художник водил кистью, смоченной в белой краске, по бесконечной черноте. Такой же пугающей и холодной, как взгляд Чужого.

Чужой улыбнулся. Это была прохладная и отстраненная улыбка того, кто находится за пределами мира, его правил, человеческих чаяний и чувств, и она оказалась красноречивее каких-либо слов. Черноглазый просто стоял посреди "великого ничто", неотрывно глядел на вжавшегося в стену Брэндона Кармайна и улыбался.
От комнаты остался лишь угол стен и обрубок дощатого пола, будто вырванный из кукольного домика кусок.
Фигура Чужого  полыхнула пламенем, и от этого вдруг сделалось жарко, будто кто-то щедро плеснул ворвани в костер. Он горел не сгорая и негромко смеялся над угрозами Кармайна. Чернота окрасилась багровым, багрянец переходил в глубокий фиолет, а зведное небо теперь оказалось под их ногами, будто кто-то одним неосторожным движением перевернул вверх тормашками само мироздание.
Из под обломка доски огромным мертвым китовым глазом глядела мутная луна. Черноглазый слушал сердцебиение Брэндона чутко, как далекую, полную ужаса и отчаяния песню.
- Ну? - спросил он все так же снисходительно и мягко, будто был Кармайну старшим братом или заботливым отцом. - Теперь ты понял?

От улыбки не осталось и следа. Смех стих. Пламя исчезло. Теперь вокруг фигуры клубился похожий на чернильный разводы дым. Чужой наблюдал за человеком, склонив голову к плечу. В черных глазах отразилось некое подобие сочувствия. То, что таковым казалось, но не являлось ни в коей мере. Это были не первые и не последние слезы, которые он видел. И это было интересно.
- Я тот, от кого тебя не уберег кнут нерадивого пастуха, - констатировал черноглазый, почти цитируя слова Литании Белого утеса. - Тот, кто был до твоих пастухов и тот, кто будет после. Тот, кто есть всегда.
Видение, которое Кармайн считал фокусом, было самой настоящей реальностью. Реальностью того, кому принадлежала Бездна.
- Тебе интересно, почему ты оказался здесь, - сообщил Чужой, кивнув на обломок доски, который медленно, словно в киселе, начал крошиться на щепки. - Смотри.
Скоро Кармайн, вынужденный балансировать, и правда мог рухнуть вниз, в звезды. Как мог превратиться в ничто знакомый Брэндону мир. Это острое предчувствие катастрофы стараниями Чужого бедняга мог ощутить в достатке. Так наотмашь и сильно, как бьет соленый ветер в лицо. Звериным ужасом, шевелением волос на загривке, липким потом, ватной слабостью в ногах.
- Все рассыпается, Брэндон. Все, что они так любили и так долго строили. Все, к чему ты привык и притерпелся. И даже он уйдет - твой не любящий тебя отец.

- И все? - спросил Чужой, не отводя от Кармайна темного, странного взгляда. - Интересно, почему такие, как ты, склонны оправдывать тех, кто причиняет боль? Какая ирония, Брэндон. Очень искренняя ложь.
Черноглазый приблизился, а вместе с ним - странное отсутствие цвета, света и звука. Только сероватые, мертвенные блики, клубящаяся мгла и голос, звучащий, казалось, в полной пустоте.
- Ты поймешь, о чем я веду речь. Позже. Когда перестанешь прятаться и бояться. Если... перестанешь.
Прикосновение к ладони Кармайна было прохладным, но оставленный знак жег так, как если бы там только что оставили тавро.
То, что должно было случиться после, могло быть не менее интересным, чем то, что случилось до. Чужой лишь добавил в эту мешанину мыслей, поступков и чувств нечто, именуемое элементом неожиданности.
- Те, кто боятся, сходят с ума, - сказал черноглазый. - Я оставляю тебе подарок. Вспомни о нем, когда почувствуешь пустоту или захочешь что-нибудь изменить.
Тишину наполнили шуршание и писк. Теперь Чужого не было, а вокруг Брэндона, внезапно снова оказавшегося в своем кукольном домике, кишмя кишели крысы. Потом все стихло, и стало на удивление спокойно. Не было ни Бездны, ни черноглазого, ни звезд. Пришедший в его сон ушел так же внезапно и тихо, оставив Кармайна наедине с самим собой.