Она щурилась, не только от яркого света, но и по причине усиленной работы пьяного мозга. Эта женщина была ей смутно знакома, но пока пришелица не открыла рот, Изабелла так и не признала в ней свою блудную дочь. Но вот тайна незваного гостя была раскрыта, и хозяйка как-то даже расслабилась. Это едва не стоило ей бесславного падения на пол, но она вовремя снова вцепилась в грязный косяк.
- А-а-а, Сибил, - заплетающимся языком отозвалась женщина, ей лицо исказила кривая ухмылка, обнажившая щербатые гнилые зубы. – Не ожидала тебя здесь увидеть после… скольких там лет? Пять? Десять?
Не дожидаясь по сути ненужного ответа, Изабелла с трудом выпрямилась перед своей дочерью, но если раньше она возвышалась над этой соплячкой, то теперь едва превышала её плечо. Нужного эффекта величия эти жалкие потуги не принесли, но она была слишком пьяна, чтобы осознать это. Горделиво вздернув подбородок, хозяйка дома неверное походкой дошла до скрипучего старого дивана, чей рваный бок хищно щетинился острыми ржавыми пружинами. Шумно плюхнулась на него и сразу же начала шарить по стоящему рядом столу в поисках трубки.
- Почему одна? Да потому, что твои братья и сестры оказались такими же неблагодарными выродками! - зло ответила пьяница, пуская вверх клубы вонючего, черного дыма. Изабелла никогда не могла позволить себе хороший табак, довольствуясь этим сеном, о составе которого лучше было не думать во избежание рвотного рефлекса.
- Убежали, ушли, уползли, как тараканы, которыми вы и являлись, - она грубо засмеялась своей же шутке.
- Хотя… кто-то умер, ну знаешь, бывает, - на лице матери не отразилось никакой скорби, только какая-то скупая досада, словно она не детей хоронила, но сетовала на разбитый горшок. – Хотя… Один остался, дрыхнет, мелкая тварь, в соседней комнате. Наконец утих, паскудник, а то спать не давал, - при мысли о прерванном сне рот сам растянулся в зевке. Смачно причмокнув и снова наполнил легкие черным табачным смогом, женщина попыталась сфокусировать плывущий взгляд на лице дочери. – А ты изменилась, Сибил…
«Похожа на облезлую уличную суку», - эту мысль непослушный язык воспроизводить не стал, но самодовольная ухмылка все равно въелась в распухшие губы. А ведь она помнила, помнила, как эта девчонка хотела лучше жизни. И вот, побродив по миру и собрав тумаков, она приползла к ней. Вернулась в родное гнездо, так сказать.
Изабелла не могла не чувствовать себя королевой-победительницей в этой ситуации, и это тут же отразилось в её внешности.