К вечеру пошел дождь, и, вопреки обыкновению, Корво сегодня никуда не отправился. Поиски рун, амулетов, просмотр карт Башни, планирование самого важного удара - все это могло подождать. Он чудовищно устал и хотел сделать передышку, зная, как нелегко дастся последний рывок.
- Простите, дружище. Сегодня ничего, - с этими словами Аттано, обычно приносивший деньги или какие-либо ценные предметы, поставил на стол перед Пьеро бутылку дешевого виски, которую не так давно нашел в одном из заброшенных домов. - Надеюсь, вы не откажете мне.
Символичная находка. Выпивка есть, но пить ее давно стало некому. И только Хевлок с Пендлтоном откупоривали бочки одну за другой, чтобы забить надоедливый душок гнилья и совести.
Даже здесь, на втором этаже мастерской, было слышно, как Лидия уговаривала Самуэля зайти в дом.
- Что я, по-вашему, воды не видел? - ворчал старик, и крупные капли той самой воды падали на его сигарету, не давая возможности как следует покурить. 
Человек, привыкший молчать и ходить тихо, сегодня был не прочь послушать рассуждения Пьеро. Наутрфилософ, несмотря на то, что часто перескакивал с одной мысли на другую, был хорошим рассказчиком, когда его удавалось разговорить. Однако многое из того, что он говорил, сопровождалось болезненным беспокойством и лихорадочным блеском в глазах. Каллиста считала, что ученый немного не в себе, но Корво не знал, кого из них можно считать сумасшедшим в большей степени, его или человека, живущего в мастерской.

Тоста у Корво не было, да и он не нужен был. Кивнув, лорд-защитник сделал пару глотков. Рано и еще не все окончено. Краем глаза серконец видел гневное письмо Хевлока, тот ограничивал Пьеро в запросах. Опальный адмирал показал себя человеком жестким, грубым, привыкшим считать каждую монету. Аттано было весьма интересно, что говорят про него самого.
Джоплин, напротив, производил впечатление человека мягкого, но с крепкими убеждениями. То, за что брался, ученый доводил до конца, хотя иной раз казалось, что Пьеро делает несколько дел одновременно, и какое-то из них обязательно будет забыто.
- Хотел поблагодарить за новые линзы, - откликнулся Корво в ответ на короткий рассказ о работе. - Уже прочли записи Соколова? Знаю, Вы недолюбливаете его и его эликсир, но это может быть полезным. Кода мы разговаривали, он отчего-то был крайне уверен, что без его помощи империя не оправится от чумы. Хотя, это трудно назвать разговором. Мне пришлось запугать его.
Корво не смог, да и не хотел скрывать усталости и разочарования. По его мнению, Джессамина верила не тому человеку. Еще одному из числа тех, кого облагодетельствовала зря.
О том, что Соколов, найдя повод, когда-то выгнал молодого и талантливого натурфилософа из Академии, Корво был хорошо осведомлен. Равно, как и о том, что незадачливый дуэлянт Пьеро ему этот повод дал. Интересно, насколько серьезным был научный вопрос, по которому Джоплин стрелялся с Уильямом Тримблом? В отличие от Соколова, Пьеро оказался не так озабочен собственной персоной и не строил иллюзий относительного того, что происходит вокруг. Аттано не знал, была ли у него когда-либо семья и любил ли ученый кого-то. Но, судя по тому, как тот тянулся к Каллисте, одиночество было в тягость и ему.

Отредактировано Корво Аттано (2014-06-12 12:08:46)

- Я был бы рад с ним не связываться, - откликнулся Аттано на замечание о спеси. - В тот злополучный день он находился рядом. Писал портрет Великого смотрителя, - серконец глянул в стакан, потом поднял взгляд на Пьеро. - Он знал правду, как и многие из тех, кто был при дворе. Но промолчал. И продолжал молчать, пока Берроуз позволял ему заниматься теми исследованиями, которые не одобряла Ее Величество.
Не виски развязывал язык, а доверие. Корво мог выпить много, но редко пьянел. В последнее время эта особенность мешала забыться, когда иной раз даже хотелось потерять самоконтроль.
- Там, в лаборатории, я наткнулся на руны. Похоже, за помощью ученый обращался к хозяину Бездны.
Сам, носивший метку Чужого, Корво хмыкнул. Странное дело, без этого "мифического существа", как оказалось, не обходилось ничего. Несмотря на прогресс и значительный уровень цинизма, его след был везде. Или Аттано теперь так казалось... Больше всего он опасался сойти с ума как Ветошь или превратиться в подобие Дауда. Воспоминание об этих людях вызвало неприязнь, и серконец невольно повел плечами, пытаясь стряхнуть это ощущение.
- Посмотрим, как он поведет себя дальше. Может, клетка утихомирит его нрав. По моему опыту решетки всех ломают. Рано или поздно.

Заявление Пьеро показалось Корво неожиданно жестким. Серконец с удивлением взглянул на ученого. Он и раньше проявлял поразительную целеустремленность, но теперь Аттано увидел нечто такое, что странным образом роднило Джоплина с Соколовым. Одного поля ягоды, как ни крути.
С другой стороны, разве могли быть другими люди, так рьяно стремившиеся к прогрессу? Серконец отвернулся, делая вид, что смотрит на бегущие по стеклу дождевые капли. С трудом получалось справиться с чувством отвращения, которое он испытывал по отношению ко всем придворным. Хевлок и Пендлтон, с которыми Аттано приходилось сотрудничать, не были исключением. Ненависть, испытываемая серконцем, хорошенько присыпанная отчуждения, превратилась в тупое безразличие, но иногда в его сердце с новой силой вспыхивала злость. Удерживать себя было сложно.
Глянув на стакан, который он сжал непроизвольно крепко, Корво сделал бесшумный, глубокий вдох и выдох.
- Что Вы будете делать, когда наступят мирные деньки?
Вопрос был задан нарочито оптимистично и благодушно. Аттано пытался избавиться от накатившей горечи так, как это делал всегда - при помощи надежды. Услышать о надеждах Пьеро сейчас было бы в самый раз. Удивительно, как эти люди порой отчаянно цеплялись друг за друга. Иногда в короткой беседе Каллиста говорила о совершенно обыденных вещах, и Корво понимал, что больше всего она боится неизвестности.

Аттано снова взглянул на мокрое от дождя стекло. "Я попытаюсь сохранить то, что осталось" - подумал он.
- Навещу мать, - сказал серконец шепотом. Корво знал, что разговор будет долгим и тяжелым, если ему повезет остаться в живых и закончить начатое. Аттано надеялся, что она не поверит всем обвинениям, потому что знает правду. Говорить о планах на будущее оказалось тяжело, и Корво вновь изменил сорванный когда-то голос.
- Леди Эмили... - сказал он, немного помолчав, - по-прежнему необходимо будет защищать.
Готовый на все ради Джессамины, Корво был предан и ее дочери. Своей дочери. Так вышло, что теперь Дануолл был его домом, а на Серконосе осталась лишь память.
- Я не хочу, чтобы ей достались руины. Придется приложить много сил.
"Пока она не повзрослеет".
Хотя уже сейчас Эмили была куда более наблюдательна и сообразительна, чем казалось людям, пытавшимся усадить ее на трон. Напрасно Хевлок думал, что принцесса - всего лишь ребенок. Они все допускали одну и ту же ошибку. Сначала Берроуз, теперь адмирал. По выражению лица девочки Корво видел, что ей неприятно это отношение. Но пока что им с будущей императрицей приходилось терпеть. Очасти Соколов был прав, говоря о марионетке. Но Аттано надеялся не упустить момент, когда Хевлок возьмется диктовать императрице, что делать.

Корво промолчал. Джоплин был человеком неглупым, поэтому его предположения были основаны на очевидных вещах. В последнее время Каллиста жаловалась на нервозность Хевлока и остальных. Самуэль нет-нет, да отпускал недовольные комментарии, а Эмили записывала за адмиралом ругательные слова. Мартин появлялся время от времени, чтобы прочесть Ее Высочеству душеспасительные нотации. Пендлтон, узнав о том, что Морган и Кастис оставили его на мели, пил почти беспробудно. Такое союзничество не слишком-то радовало Корво, но пока что серконцу некуда было деваться. Пьеро, возможно, тоже мог видеть и слышать что-либо интересное. Что-то, не предназначенное для чужих глаз и ушей.
- Что-нибудь подозрительное? - спросил Корво все так же тихо, делая аккуратный глоток и внимательно глядя на Джоплина. В такие моменты взгляд серконца становился неприятно цепким.
Дешевый виски драл горло. Ни о каком благородном вкусе и мягком послевкусии можно было не мечтать. Впрочем, об этом давно уже никто не задумывался. Времена хороших напитков и веселых застолий канули в Бездну.
- Незадолго до ее гибели я видел странные сны, - признался Аттано, сам не зная почему. О кошмарах он рассказывал раньше только Джессамине. - Теперь понимаю, что это были не просто кошмары. Когда-нибудь, надеюсь, они отпустят меня.
Сейчас, пожалуй, серконец выглядел усталым и несчастным. Бледный, сникший и сгорбленный, он никак не походил на героя-освободителя. Корво не привык кому-либо жаловаться, но все было понятно без слов.
- Это злая звезда, Пьеро. Не хотел бы я, чтобы она вела кого-то еще. Так, как ведет меня.

Было ли сказанное преувеличением? Навряд ли. Пьеро говорил искренне и не стремился сбить с толку. Корво и сам замечал налет пренебрежения, несмотря на нарочито дружественный тон. Снисходительное "девочка" действительно проскальзывало в словах Хевлока, когда тот говорил о будущей императрице.
- Спасибо за предупреждение, Пьеро, - откликнулся Аттано. Сделать то, о чем говорил ученый, было нелегко. Потому что не хуже, чем в Колдридже, здесь за принцессой и лордом-защитником следили. В полной мере они не были свободны нигде, и Корво прекрасно это понимал.
Среконец сначала подумал о женщине, к которой он случайно попал на балкон. После о мисс Фанни, чье заведение такими темпами скоро станет похожим на пансион для девиц. Потом невольно усмехнулся.
- Хочется надеяться, что я... - он постучал указательным пальцем по виску, - останусь в своем уме после прогулок над Бездной.
Застарелая боль, обида, злость. Тихие, не высказанные, долго накапливаемые в себе и тщательно скрываемые. Вот что было в этих словах. Аттано думал, что уже со всем смирился, но на деле оказывалось, что любое упоминание о Чужом, вызывало в нем горечь. Каждый раз, когда он брал в руки Сердце, все переворачивалось внутри. Хуже наказания для того, кто не по своей вине не смог защитить, нельзя было придумать.

- Надеюсь, что да, - усмехнулся серконец. Лорд-защитник улыбался редко, и в те разы, когда улыбка все-таки появлялась на его бледном и осунувшемся лице, она выглядела пугающе. Чем дальше, тем больше в нем проявлялся хищник. Зверь, которого разбудили и вынудили жестоко мстить. До тех пор, пока любая опасность не будет исключена. Сейчас, в большей мере, чем когда-нибудь, Корво доверял своим инстинктам и чутью.
Хотелось надеяться на обещание Пьеро. В последнее время Аттано слышал очень много обещаний. Некоторые из них не были исполнены, другие - наоборот, как пункты договора, воплощались в жизнь с особой тщательностью.
- Моя маска, - сказал он хрипло. - Вы говорили, что видели ее во сне, перед тем, как сделать. Она означает Смерть. Разве Смерть способна спасти Дануолл?
Вопрос мог показаться риторическим, потому что речь шла о видениях и символах, но Корво, сжившись со своим новым обличьем, спрашивал себя об этом много раз. А теперь он спрашивал Джоплина. Каким бы чудаковатым не казался ученый, он мог дать точный ответ.
- Каждый раз, когда я возвращаюсь из Бездны, часть меня остается по ту сторону. Никогда не верил смотрителям, - признался Корво, - и теперь не согласен с ними, но я никогда не думал раньше, что эта сила действительно есть.
"Странно, что Чужой не оставил на Вас метки" - эти слова не были произнесены вслух. Джессамина, чей дух был заключен в Сердце, часто жалела Пьеро. Он слишком долго смотрел в Бездну. Удивительный парадокс. Служители Аббатства искренне ратовали за прогресс, не глядя на то, что величайшие умы империи черпают вдохновение там, куда заглядывать не следует - в мистической реальности, принадлежащей древнему духу, чье имя старались забыть.

Аттано невольно взглянул на тыльную сторону левой ладони. Метка, которую потом придется скрывать. Знак, которого он станет стыдиться. Или нет? Будет ли это иметь значение потом?
- Как-то смотритель Мартин, взглянув на это, сказал, что не важно, каким образом я добиваюсь результатов. Главное, что мы делаем одно дело, - серконец вновь усмехнулся. - Думаю, чуть позже он обязательно передумает. Ведь все, что нужно, у него уже есть.
Корво не боялся, что его будут преследовать как еретика. Ко многому можно привыкнуть. Однако, бывший союзник со временем может стать серьезной помехой. Атано не хотел затевать резню, во многом потому, что ее, как пожар, будет очень легко спровоцировать и тяжело потушить.
- Каждый раз, когда он появляется здесь, леди Эмили выслушивает длинные нравоучения, будто в Башне у нее были плохие учителя.
Досаду скрыть не удалось. Когда-то императрица и лорд-защитник сами внимательно следили за тем, чтобы у девочки было все необходимое, и знания в том числе. Теперь же, из-за недостатка времени, Аттано не мог быть рядом с ней постоянно. И, кто знает, что нашептывал на ухо наследнице престола Верховный смотритель? Мартина не зря называли Змеем, и у него действительно был очень хорошо подвешен язык. Недоверчивость и угрюмость Эмили, развившиеся после заточения в "Золотой кошке", отчасти защищали ее. Но до ребенка, если знать подход, не так уж трудно достучаться. У Аттано, который теперь, казалось, не боялся ничего, на мгновение сжалось сердце. Терять дочь снова он не хотел.