Гарольд не стал уточнять, что многое из озвученного его собеседницей он также считает ужасным. Несправедливым так точно. В жизни Этвуда принципу справедливости подчинялось практически все. В нем он нашел опору там, где другие метались в отчаянии. И раз уж ему дали право судить, Гарольд старался судить так, чтобы потом не сожалеть о содеянном. Как ни странно, в большинстве случаев это удавалось ему.
Сейчас Этвуд особенно остро понимал, насколько сильно оторван от обыденной жизни. Существование в замкнутом кругу Аббатства и строгое соблюдение запретов лишило его всех светских навыков, и теперь смотритель испытывал неловкость от того, что не может поддержать иной разговор, не напичканный увещеваниями и проповедями. Молча он какое-то время пил чай, слушая стук дождя и далекие раскаты грома. Вряд ли леди Морлидж была интересна натурфилософия или механика и вряд ли она ждала от него сказок про китов. Неловкость, отступившая было после того, как смотритель Этвуд избавился от мокрого мундира и привел себя в должный вид, вернулась снова, и теперь Гарольд прятал взгляд, чтобы не показать внезапно охватившее его смятение.

- Нет, я просто задумался, - ответил Гарольд, улыбнувшись. – С вами приятно беседовать, но я поймал себя на мысли, что, сам того не желая, нагоняю тоску своими рассуждениями. Мой отец был часовых дел мастером. Кроме того, что отлично разбирался в своем деле, он слыл прекрасным рассказчиком. Смотритель Манн был тоже интересным собеседником, насколько известно, и мне становится неловко, когда я вспоминаю подобный пример.
О том, что сам не особо привык откровенничать с кем бы то ни было, Этвуд промолчал. Он мог вызвать на откровенность любого, но при этом почти всегда оставался застегнутым на все пуговицы. Служба обязывала. Правда, леди Кора стала приятным исключением из этого правила, и это немного беспокоило смотрителя. Подобной тяги делиться сокровенным он не испытывал уже очень давно.
Пронаблюдав за Айви, смотритель в который раз удивился предусмотрительности леди Морлидж. Однако ему бы и в голову не пришло упрекать женщину  в том, что она старается сохранить семейный бизнес. В Дануолле уже было достаточно примеров женщин, взявших бразды правления в свои руки. Взять хотя бы громкую репутацию леди Бойл, которая эпатировала столичную публику всем, чем только возможно и которую никак не получалось приструнить, ибо на ее стороне оказались власть и немалые деньги. Несовершенство системы наблюдалось и здесь, среди равных в обязанностях некоторые были равнее.
В Аббатстве давно поступали сведения об оккультных вечерах в поместье Бойл, но только полоумному пришло бы в голову послать туда наряд с целью ареста. Верховный смотритель Кемпбелл был дружен с лордом-регентом, а тот покровительствовал семейству. Провинности мистера Морлиджа в сравнении с этими развлечениями выглядели бледным подобием греха. Отчасти поэтому Гарольд счел приемлемым сокрытие некоторых фактов, не стал устраивать слежку, не стремился разоблачить нечестивца, предпочтя беседовать по душам и пить чай с его женой.
- Надеюсь, мистер Гэрати не сильно спешит, - заметил он между делом, решив не отказывать себе в этом удовольствии.

Сегодня точно был вечер совместных открытий. Этвуд сначала рассмеялся и покачал головой.
- Нисколько, - поспешил он возразить без какого-либо намека на любезные отговорки. Использовать их Гарольд попросту не умел. Следующий вопрос застал его врасплох, как видно, потому что смотритель так и застыл с чашкой в руках. - Я видел его пару раз. Случайно. Он, как и матушка, здоров.
В свою очередь никто никогда не говорил Этвуду, то, что леди Кора сказала несколько мгновений назад. Не надо было пояснять, что большего смотритель сказать не может, и уж, конечно, не приходилось гадать о том, что Гарольд вынужден наблюдать за семьей издалека.
Он слишком хорошо помнил слова, вбитые в отрочестве, которые и сейчас невольно произнес вслух:
- Мы не можем более находиться среди тех, кого нам поручено защищать.
И хоть Этвуд продолжал улыбаться словно бы "по инерции", улыбка его заметно померкла, и он вынужден был отвести взгляд.

Леди Кора задала резонный вопрос. Этвуд мог бы запросто ответить "Так получилось". Многое в жизни происходило таким образом, что вызывало сомнения в логичности. Миссис Морлидж сейчас сама походила на искреннего и большеглазого ребенка, который задавал логичные, но не имеющие ответа вопросы.
- Так получается, - сказал Этвуд уже вслух, - что мы должны проявить снисхождение к тем, кто заблуждался на наш счет, был слишком строг или напротив не обращал внимания. Так получается, что я обязан соблюдать правила, которые не позволяют мне поддерживать связь с родителями. Возможно, у вас еще есть шанс объясниться и договориться с вашей матушкой. Возможно, когда у ордена более не будет во мне необходимости, я увижусь со своими родными. В конце-концов, леди Морлидж, безнадежна только смерть.
Гарольд не относился к числу беспросветных оптимистов, но предпочитал надеяться на лучшее, хотя частенько в глубине души ему приходилось сожалеть о многом. Это чувство было далеко от самообмана. Просто Этвуд знал, что ситуации меняются, и многое из того, что еще вчера казалось невозможным, происходит с большей вероятностью, чем то, что выглядело вполне закономерным.

- Все мы снисходительны по-разному, - смотритель пожал плечами. - В чем-то другом, я, может быть, ее не проявил. В чем-то не проявили бы вы. Однажды мой наставник сказал, что долгие обиды нравятся Чужому. Его слова показались мне равнодушной отговоркой. Было обидно от того, что те, кто должны были стать моими товарищами, издеваются надо мной, находя самые несущественные поводы для придирок. Ночью, отворачиваясь к стене, я придумывал для них всевозможные муки, пока однажды не поймал себя на том, что почти готов уничтожить каждого из них. Тогда мне стало ясно, что имел в виду наставник. Я хорошенько подумал над этим и решил, что должен дать отпор, но не кулаками, а как-то иначе, ведь не даром меня выбрали и стали учить. Для начала я дал им понять, что не боюсь. Потом перестал поддаваться на издевки. Пару раз хорошенько дал сдачи, но не желая увечить или убить. А потом... все кончилось. Ко мне даже стали прислушиваться, хотя, конечно, ничего особенного я не делал и не говорил.
Этвуд помолчал немного, а потом так же негромко сказал:
- Знаете, теперь-то я понимаю, почему они так поступали. Им тоже было горько, как и мне. Никто из нас не мог себе в этом признаться. Мы были слишком малы и слишком напуганы, для того, чтобы друг другу доверять, но уже чувствовали, что нас ждет нелегкий путь. Какому ребенку такое понравится? Это была настоящая обида, и мы отыгрывались друг на друге, а то и на себе. Однако жизнь состоит не только из обид, и те, кто поняли это, быстро освоились, нашли себе дело по душе и перестали впустую тратить силы. Если слова моего наставника окажутся хоть немного полезны вам, я искренне буду рад, леди Кора.
Дождь за окном наконец-то утих, и Гарольд подумал, что пора бы и честь знать. Лучше уйти раньше и соблюсти приличия, чем навлечь на себя и хозяйку подозрения в праздности. Взглянув на маску, лежавшую подле, смотритель Этвуд попросил принести оставленный на просушку мундир.