Этот мужчина Китти нравился. Последний раз она видела его давно, ещё девчонкой, и лишь мельком, когда он поднимался наверх, чтобы в одной из комнат разыскать своего друга, но всё равно запомнила. Он её не заметил — а она заметила, что он по сторонам не смотрел.
Корво Аттано был не таким, как все. Китти очень повезло этим вечером.
За своё везение она неделю обещала работать бесплатно, но сейчас, взволнованно сжимая ручку двери и не решаясь войти, Китти отчаянно боялась не понравиться. Её, конечно, любили: хвалили красивые глаза, крепкое тело и умелый рот, — но через его постель наверняка прошли десятки женщин; взрослых, красивых, воспитанных. Других.
И всё же, её шаг был мягким, движения бёдер — плавными, зазывными, и на губах играла подсмотренная у Лиззи улыбка. Полумрак шёл ей на пользу, как и яркая краска на лице — на свету Китти выглядела даже младше своих лет.
Вопреки обыкновению Китти села в кресло, а не устроилась на полу, у готовых раздвинуться колен, как привыкла.
— Вы сегодня мой гость, — тихо предупредила она, играя голосом также легко и ловко, как и кончиком накрученной на палец пряди. — Позвольте мне позаботиться о Вас. Может, вина?
Жаль, времени не хватило — так хорошо бы было посоветоваться с Лиззи!.. Нет, не Лиззи — Элизабет. Она всегда представлялась так, подавая руку для поцелуя.
Элизабет было двадцать пять. Китти — пятнадцать, и такого права у неё ещё не было. Может, потом, когда она станет старше, а её посетители — богаче. Голос, нарочито томный, вдруг опасливо дрогнул:
— Или велите начать сейчас?

Отредактировано Обыватель (2015-04-02 21:46:08)

Будто впервые, Китти и самой было неловко. Тогда, конечно, было скорее страшно и неприятно, а после и вовсе разочарованно — она-то рассчитывала на большее количество монет, — но и неловко тоже было. Китти поспешила улыбнуться ещё раз, и в этот раз вышло естественнее.
— Всё, что прикажете, — слово "пожалуйста" с непривычки льстило. — И выпить, и отдохнуть.
Похоже, Корво Аттано тоже не мог без прелюдии. Но разговоры — это приятнее, чем слюнявые поцелуи и потные от волнения руки. Китти, неторопливо разливавшая вино, была уверена: женщинам в его постели было хорошо. Даже тем, что в корсеты затягивались потуже, чем Китти, точно пытались выдавить из себя остатки всего женственного и тёплого. Китти как-то видела одну такую в карете: лицо холодное, словно и неживое вовсе, и руки белые как мрамор.
Уж лучше в "Золотой кошке".
Странные какие-то мысли. С другими было гораздо проще.
В кресло она уже не вернулась — обошла гостя сзади, замерла за спиной на всё готовой тенью.
— Постарайтесь расслабиться, Корво, — мягко попросила Китти, вкладывая в руки мужчине его бокал, и позволила их пальцам ненадолго соприкоснуться. Лиззи называла этот приём "немым обещанием". — Сегодня здесь только Вы и я.
К ним нередко приходили компаниями, но обычно расходились по комнатам вот так, по двое. Все искали отдыха: интимного разговора, что нельзя доверить жене или любовнице, воплощения тайной фантазии, а иногда и просто покоя. Исключения, конечно, тоже случались — после одного такого Китти неделю отлёживалась наверху.
Дело было давно. Год, два назад. Вспоминать нельзя.
Почти что ласковым движением Китти прочесала пальцами тёмные волосы. Пригубила вино — немного, лишь чтобы выполнить просьбу, — пригладила выбившуюся у виска прядь.
— Вы ведь не против?

Отредактировано Обыватель (2015-04-04 17:15:54)

Некстати вспомнился мальчишка с соседней улицы: Китти тогда было десять лет, и он замирал от смущения, когда брал её за руку. Мальчишка не пережил чумы. Китти — пережила. Может, Чужой уготовил для неё что-то особенное, а, может, и нет. Китти предпочитала не задумываться и жить настоящим.
Иногда её даже любили, находя в ней всех потерянных женщин разом, и таких она ненадолго любила в ответ; иногда — трахали, больно вцепившись в короткие волосы, и таких Китти старалась не запоминать. По-разному бывало, а вот такое случилось впервые.
Может, дело было в том, что за Корво она заплатила больше, чем он за неё. Как знать?
Дрогнувшей рукой поймав гостя за подбородок, Китти, мимолётно пообещав нечто большее, коснулась сухих губ и выдохнула, тихо, осторожно:
— Забудьте всё, что Вас гнетёт.
Сердце стучало часто и глухо. Китти, потянувшись к пуговицам сюртука, расстегнула лишь одну и нерешительно замерла — рано, наверное. Но ведь взялась? Дениз умела даже раздевать так, что у них член уже колом стоял, а ведь была на год младше. Они с Китти как-то работали в паре — на том и подружились, щедро обменявшись опытом.
А как они хохотали потом, отмываясь! Наверное, подружились всё же в душевых, а не в комнате.
Подавив улыбку, — здесь дело-то серьёзное, смеяться негоже, — и так и не сумев расстаться с сомнениями, Китти решительно шагнула вперёд, телом подсказывая гостю дорогу к отступлению.
— А если не сумеете, доверьте мне.
В этом она была одной из лучших, и даже мадам не могла закрыть глаза на её талант — она сама его выпестовала.

Отредактировано Обыватель (2015-04-04 20:52:23)

Откуда сомнения? Китти украдкой заглянула в серые глаза — неужели поторопилась? нет, всего лишь бокал — и перевела дыхание. Через час, а, может быть, и два она спросит ещё.
Посуду в комнатах били редко — чаще пользовались ножами. Китти, предпочитавшая не снимать корсета на свету, извернулась, чтобы с мимолётной благодарностью коснуться губами чужой ладони, и отступила назад. Странно всё это было: с другим она бы уже стояла на коленях, помогая себе руками. Странно и почти что противоестественно.
Когда она была ещё девочкой, отец называл её котёнком. Чтобы её приласкать, он тоже снимал перчатки, чем бы ни был занят.
Мягко, по-кошачьи (когда-то очень давно у неё была одна, жаль, издохла) Китти обошла мужчину и, чуть привстав, потянула сюртук вниз. Расстёгивать рубашку она начала с запонок, но перед тем, на миг переплетя пальцы, поцеловала широкое запястье над краем перчатки. Если захочет, он снимет её сам.
Будь проклята память!
Между ними не было ничего общего: отец был полноват и добродушно-пьян почти всё время, Корво же даже без сюртука казался упрятанным в броню — и тем страшнее казался вечер.
— Я заставлю воспоминания уйти, — тихо пообещала она, не то ему, не то себе. — Хотя бы на эту ночь.
Нужно будет спросить ещё раз, иначе мадам останется недовольна. Китти даже примерилась мысленно, какую щёку подставит — всерьёз у них били редко, чтобы не портить товарный вид. Обычно отдавали тем, кто дороже всех платил.
Чуть поморщившись, Китти вновь подтолкнула гостя к кровати.
— На сегодня Вы мой.

Отредактировано Обыватель (2015-04-04 23:26:20)

Отец умер, когда Китти было десять. Она, конечно, поплакала, но уже забыла — ей очень быстро повезло найти мадам, а там было не до слёз. Китти вообще быстро забывала, только иногда накатывало. Вот как сейчас.
Сколько раз она слышала это "иди сюда", уже было и не сосчитать. Лучше, конечно, чем "на колени" или "сейчас будет немного больно" — гораздо лучше. Китти, послушно запрокинув голову и прогнувшись в спине, почти что робко обняла мужчину за шею и на миг затаила дыхание: как это будет? Во всём ли Корво так последователен и осторожен, как с тем же бокалом?
Обычно эта часть игры оставалась в зале. Обычно Китти, подставляя шею липким поцелуям, либо жеманно хихикала, либо томно постанывала — всё зависело от того, на чьих коленях ей доводилось сидеть. Некоторым она говорила, что ей двенадцать, и от этих слов их объятия становились ещё жарче. С такими было противнее всего.
Решив, что не даст стянуть с себя корсет, Китти сама, не дожидаясь горячих рук, потянула белые ленточки вниз, ослабила тугую хватку китового уса достаточно, чтобы освободить для ласки грудь. Большего Аттано не нужно было видеть — Китти, дышавшая прерывисто, неровно, чуяла в нём способность пожалеть и боялась её больше ножа.
— Позволь мне?.. — коснувшись белыми пальцами брюк, но так и не завершив движение, Китти вопросительно замерла. — Пожалуйста.
Может быть, она не станет спрашивать.

Отредактировано Обыватель (2015-04-05 01:53:05)

Лучше бы он обошёлся ножом — тело-то уже было не жалко. Что ему, телу, станется?
А когда-то Китти могла бы стать акробаткой. Самой настоящей. Гибкая, тонкая, звонкая, она бы и дальше радовала толпу, не будь это так голодно, а порой и больно.
Повезло ей с мадам. Ох, повезло — век за такое везение не посчитаться.
Сдохла бы Китти в какой-нибудь канаве без её присмотра.
Руки дрожали, мелко, точно у какой старушки. У них в "Кошке" даже была одна. Кончилась год назад.
А может, и хорошо было бы сдохнуть.
Китти, прятавшая под упавшими волосами не то усмешку, не то улыбку — что-то растерянное и едкое, — медленно вытягивала ленту из колец. Шрамов было немного: тонкая сеть из белых нитей, кое-где грубоватых, кое-где и вовсе незаметных на первый взгляд. Если не помнить, что они там есть, и не увидишь.
Лента змеёй стекла с запястья на пол, и сверху с глухим шелестом упал тяжёлый корсет. Китти с нарочитым безразличием пожала плечами.
Было и такое. Было больно и плохо, и не факт, что не будет ещё. Но всё же — было, а значит, прошло.
Обхватив Корво за шею, Китти заставила его посмотреть вниз. Коготками обрисовала тонкую линию от ключиц до края юбки и всё же спросила:
— Нравится?
Не виноват он в том, что оно было. Но от стыда не спрячешься.

Отредактировано Обыватель (2015-04-05 18:33:05)

Выкрашенные красным губы неуверенно дрогнули — неужели один из тех, что любят вкус крови и крики боли? Подцепив Корво за подбородок, Китти вгляделась в серые глаза и тихо выдохнула: нет. Этот не платил пыткой за пытку, а если и платил, то не всему миру сразу. Китти бы так не сумела.
Китти много чего не умела: различать между собой по типу ножи и вилки, складывать буквы из книжек в слова и заниматься любовью. Её почти всегда хвалили — мол, она была создана, чтобы стоять на коленях, — и почти никогда не целовали. Не принято это, равнять публичную девку с приличной дамой. У таких как она не ищут любви, и за отдых благодарят монетой, а не лаской.
Зря он так. Это почти жестоко.
Извернувшись, Китти сползла чуть ниже: удержала Корво за плечи белыми пальцами и ненадолго прижалась губами к шее, оставляя на ней следы помады. Не поцелуев — те не стереть в ванной, как ни старайся, — только краску; та смоётся вместе с водой, а вместе с ней уйдёт и память.
Воспоминания о таких как она не берегут.
Это Китти будет вспоминать Аттано перед сном. Вызывать из прошлого солоноватый привкус на языке, шорох сбившегося дыхания — Китти будет хранить эту встречу ещё очень долго. Раз за разом будет возвращаться к ней, когда опять захочется взяться за нож — поэтому Китти изо всех сил старалась выразить свою благодарность за эту память.

Гость попросил не бояться, и Китти точно окаменела — не могла отвести взгляда от показавшихся вдруг неприятными губ. Обычно после таких слов следовало что-то особенно неприятное. Гадкое. Такое, что не вовек не отмыть.
Китти часто просили не бояться и при этом доставали из кармана нож. Китти просили быть хорошей девочкой и крепко зажимали рот. Китти боялась просьбы не бояться — после неё бывало больнее всего.
Но ей было хорошо.
Она, пусть и не научившаяся получать удовольствие от близости, стонала искренне, а потому тихо, и поддавалась не на каждый второй-третий счёт, как привыкла, а повинуясь порыву. Она, всегда нарочито несдержанная в фальшивых восторгах, выражала своё удовольствие лаской и готовностью подчиняться каждому, даже не озвученному желанию.
Ей было очень хорошо. Она так и сказала, с благодарностью прочёсывая пальцами липкие от пота волосы. Она говорила так всем, но впервые не соврала.
Китти должна была ещё спросить — с ней всегда охотно говорили. Вываливали всё, что накопилось на душе, вываливали все, пришедшие что мучить её, что ласкать. Мадам, трепавшая её по щеке белой как мрамор рукой, называла её умницей, а иногда и по имени.
Патриция. Дурацкое имя.
Мадам впервые будет разочарована.

Отредактировано Обыватель (2015-04-10 21:45:32)

Патриция умерла давно, почти сразу как схоронила отца. Бедно его схоронили, нищенски, и у могилы стояло всего трое. Зря мадам её вспоминала, зря. Патриция, наверное, в тот день улеглась вместе с ним в землю, а девочка Китти ещё год меняла имена и города, пока однажды, танцуя с лентой в руках, не привлекла внимания броско накрашенной женщины.
Бить, наверное, будет по левой щеке. Это ничего — страшно не это. Но Китти всё равно не спросит.
И думать об этом Китти тоже не будет: Китти будет слушать дыхание своего гостя, запоминать его случайные прикосновения и ласково, почти что сестрински гладить его по волосам.
У Китти был брат. Давно. Китти уже не помнила, как он умер. Китти иногда сомневалась, что и она жива.
А вот Аттано сомневался напрасно. Мертвецы — даже те, что ходят по земле, — у них другие глаза. Пустые, холодные; и сердца у них такие же, и движутся они механически.
— Ты живой, Корво, — без улыбки, затаив дыхание, Китти склонилась к нему и с надеждой всмотрелась в своё отражение в стекле серых глаз. — Ты самый живой из тех, кого я знаю.
Должно быть, ему было плохо. Китти было очень жаль его: на его спине она видела знакомые, страшные следы. Китти знала, что нужно сделать с человеком, чтобы заставить его сомневаться. Китти уже видела таких.
Тихо выдохнув, Китти с нежностью коснулась губами взмокшего лба. Она не очень хорошо умела лгать.
— Ты единственный настоящий.
Только бы он не рассказал ей ни о чём, только бы промолчал! Не знать правду проще, чем её скрыть.

Отредактировано Обыватель (2015-04-10 22:41:17)