Мадлен действительно не думала, что за ней мог кто-то следить. Зачем? Для чего? Она не такая уж видная особа Дануолла. Она не играет в политические игры и вообще не обладает каким-либо положением. Если говорить напрямую, то она просто куртизанка. Она просто выполняет свои непосредственные обязанности, лишь изредка подрабатывая на стороне.
Незнакомец не ошибся в суждениях. Был ли таким умным и проницательным, либо обладал еще каким-либо источником информации, но попал он прямо в точку.
Мадлен даже не стала отрицать. Ей очень хотелось услышать напрямую, без глупого переминания с ноги на ногу, что именно он хочет от нее, но выяснять о степени его осведомленности не было никакого желания. Наверное, сейчас она готова была согласиться на все, лишь бы он назвал имя.
Она перестала улыбаться. Выключила «дурочку», с явным намерением говорить серьезно. Мягко толкнула его в грудь, чтобы высвободится из объятий.
Какое-то время она просто внимательно смотрела на него, словно изучала, может быть раздумывала. Потом, скрестив руки на груди и едва заметно улыбнувшись, спросила:
- Ну, и как мне называть нового работодателя? – Она не надеялась, что он скажет свое настоящее имя. Впрочем, она не видела видимых причин, чтобы скрывать его, особенно тогда когда собеседница обо всем догадалась. Но как-то ей все же нужно было к нему обращаться, так что сошло бы совершенно любое имя.

Все!
Всего два слова, имя и фамилия, поразили Мадлен в самое сердце.
«Так не бывает! Почему, почему я?!»
Все это походило на какой-то фарс, на анекдот, на постановку уличной труппы. Где правда, а где ложь уже не разобрать. Кто этот человек в маске и кто на самом деле Эштон Вэллисмит. Кто Мадлен, и какую клетку она занимает на шахматном поле. Пешки или королевы. Она не хотела быть пешкой.
Как же было гадко и обидно. Ей составило не малых трудов, чтобы сдержаться и не закричать, не завыть и не сбросится с этого треклятого балкона. И не показать Корво (?) своих истинных чувств.
Она не знала его фамилии, но имя… и должность. Это был он. Это его она утешала, дарила ласку и тепло. Ему говорила добрые слова, ему помогла задавить совесть, после того как Эштон взял на себя тяжелый грех, убив человека.
Почему именно она? Судьба, будто играючи, подкинула Эштона в ее постель, чтобы посмотреть что будет дальше. Справится или нет. Убьет или нет…
- Эштон Вэллисмит… не знаю такого, - ответила Мадлен спустя несколько мгновений. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, резко перестало хватать воздуха.
- Ну, хорошо… Эмили Колдуин, - Мадлен улыбнулась. Она не хотела говорить с незнакомцем об Эштоне, потому быстро перевела тему.
- Полагаю, Эмили не станет навещать меня в «Золотой Кошке». Условимся о месте или… ты сам найдешь меня? – с Хантом не было никаких проблем, он сам приходил. Ей не нужно было скрываться – у Мадлен был клиент, и она могла с ним разговаривать о чем угодно в отведенное время. «Сотрудничество» с государственным преступником сулило ей большие проблемы. Если доносительство агенту тайной канцелярии расценили бы как выполнение гражданского долга, то разглашение информации Аттано – государственной изменой.

Мадлен кивнула в ответ, и запоздало улыбнулась, протягивая Аттано руку. Новое сотрудничество не принесло ей какой-либо радости, да и обретшее знание тоже. Но сейчас она не думала о том, что через пару дней или недель ей придется держать ответ. Последние несколько мгновений мир представлялся ей довольно серым и унылым, и ничто не имело значения. Пусть так. Она привыкла к тому, что мужчины ее пользуются. Одним больше, одним меньше – разница не велика.
- Передай от меня привет Эмили. Я рада, что так все сложилось. Нет, правда, - и действительно Мадлен не лукавила. Если взрослые не смогли устроить свою жизнь как полагается, то ребенок в этом был совершенно не виноват. Однако все это будет для Эмили отличной школой, и, возможно, она не допустить тех ошибок, которые совершали дяди и тети из ее окружения. Хотелось бы в это верить.
Кажется, их встреча подошла к концу. Мадлен не торопилась уходить. Она побыла еще какое-то время на балконе заброшенного отеля, глядя на солнечный Дануолл. Слез не было, была лишь пустота, черная и зловещая, как темнота в оконных глазницах безмолвных вымерших зданий.